Набокова Ю., 310

Глаза открылись. Сквозь светло-серые льняные шторы просвечивалось солнце, птицы за окном только начинали утреннюю перекличку, и с улицы доносилось их редкое чириканье. В комнате душно — надо было оставить окно открытым на ночь. Взгляд на будильник: шесть тридцать, и пора вставать. Одна нога юркнула в тапочку, вот и вторая — в другую, рядом.

«Такой хороший день», — подумала Юля, глядя в сторону окна, и вздохнула. В голове шумело: лилась из крана вода где-то вдали, шумел телевизор со сломанной антенной, и за всем этим шумом слышались отдаленные голоса сотен людей, будто что-то страстно обсуждающих наперебой.

Первые несколько дней шум настораживал, затем стал пугать. Спустя еще день Юля взяла себя в руки и решила не тратить время на напрасные волнения, а дождаться отпуска и полноценно заняться своим здоровьем. Потерпеть нужно было еще немного. К счастью, уши не болели, значит не инфекция. Может давление? Это этого тоже шум в ушах бывает. Да, наверное, это давление.

Стараясь не обращать внимания на шум, девушка отправилась на кухню ставить чайник, но в коридоре вдруг остановилась. Краем глаза она заметила на полу движение, повернулась, затаив дыхание, и — вспомнила. Вспомнила, отчего вот уже почти неделю, ложась спать, она не ждала завтрашнего дня. Наяву было страшнее, чем в любом кошмаре. Во сне рано или поздно приходит осознание, что ты спишь и можешь проснуться в любой момент. Сейчас у Юли такой возможности не было — каждый день теперь ей приходилось сталкиваться с кошмаром, в котором она сама себе боялась признаться.

Собака — мерзкая, грязная псина морщила нос и скалила зубастую пасть, но не нападала. И девушка была уверена: не нападет. Юле вдруг прохладно, но, стараясь держаться, она снова вздохнула, отвернулась и продолжила путь на кухню. Ей хотелось вдруг заплакать, но слёзы как будто кончились, и всё, что удалось, это страдальчески скривить лицо. Выдавить бы хоть слезинку, может, стало бы легче; пожалеть себя немного и успокоиться. Но на это не было времени: душ, погладить выстиранную накануне форму, выпить чаю, одеться, забежать в магазин, успеть вовремя на работу. Конечно, псина пойдет по пятам — она так и ходит уже несколько дней, как хвост, как тень, всегда держится позади и чуть сбоку, чтобы было видно только мельком…

Сначала, когда собака появилась впервые, Юля напугалась чуть не до смерти. Такое невозможно забыть: шавка возникла на пути словно из ниоткуда, взгляд заволокло ненавистью, ноздри раздвигались и с шумом выдыхали раскалённый злостью воздух, шерсть на холке вздыбилась, лапы чуть согнуты — как будто вот-вот прыгнет, стоит только дернуться, направленный книзу хвост яростно метался из стороны в сторону. Но самое страшное, конечно, клыки. Жёлтые, крепкие и острые. А теперь она её уже не боялась. Измотанная работой и заботами, девушка не находила в себе сил бояться.

За чаем Юля смотрела на тварь и всё пыталась понять, чего же той от неё нужно. Внезапно даже для себя девушка молниеносно вытащила из чашки ложку и швырнула её в псину. Та ловко отпрыгнула назад, будто бы знала об атаке заранее. Больше не было никакого эффекта, собака вернулась туда, где сидела, и снова оскалилась.

— Убирайся к чёрту, тупая тварь! — заорала Юля, но, конечно, псина никуда убираться и не думала.

***

В половине восьмого девушка явилась миру. Снаружи ее встретил прохладный ласковый ветерок, солнце уже немного грело, несмотря на ранний час, да и вообще, погода на улице была сказочной, по-настоящему весенней. Чуть ослабив намотанный на изящную шею легкий шарф, Юля вдохнула свежий воздух и подставила осунувшееся лицо яркому тёплому свету, на мгновение прикрыв глаза, отчего сразу же захотелось вернуться в постель и доспать.

Юля слегка тряхнула головой, пытаясь скинуть сонливость, и только сейчас заметила сидевшего на лавочке старика. Она сразу же отметила, что одет он был слишком тепло для такой погоды. Девушка не была уверена, жил ли старик в этом же подъезде, и поэтому поздоровалась на всякий случай, но ответа не получила, хотя мужчина пристально посмотрел на неё. Это немного настораживало — но за последнее время слишком много чего вокруг казалось странным… Юля поспешила уйти, но даже когда лавочка со стариком осталась позади, девушка всё ещё чувствовала на спине его колючий взгляд.

Шум в голове как будто бы стал немного громче. Собака, скалясь, семенила сзади.

***

— Карта магазина есть? — спросила сонная кассирша, на что покупательница ничего не ответила, но, запустив тонкие пальцы в миниатюрный кошелёк, выудила оттуда карту и протянула её через прилавок. Девушка бросила взгляд на торговый зал и как будто застыла: у одного из стеллажей она снова увидела старика. Тёмно-коричневое шерстяное пальто, серая федора, украшенная чёрной блестящей лентой, серый вязаный шарф, высокие ботинки — ну чем не маньяк? Для всех неприметный, мужчина наводил на Юлю непонятную тревогу, как будто бы она понимала, что он неспроста оказался в этом же супермаркете в то же время, что и она.

— Девушка-а-а!

Голос кассирши выдернул Юлю из раздумий, и та вопросительно уставилась на женщину.

— Бонусы будете списывать, говорю? Двадцать девять рублей у вас тут.

— А, нет… Пусть копятся. Спасибо, до свидания! — неуклюже запихав в сумку йогурт, два банана и яблоко, покупательница поспешила к выходу, ища взглядом старика. В магазине его уже видно не было.

Он стоял снаружи и поодаль, курил. Заметив «жертву», мужчина вперил в неё настырный взгляд. Юля с упрёком посмотрела на псину, неизменно ходившую по пятам. Та хоть и уставилась на старика, но предпринимать явно ничего не собиралась. Девушка негромко выругалась и пошла в сторону метро, стараясь держаться как можно ровнее и не поддаваться панике. У метро она оглянулась, как бы невзначай, но мгновения было недостаточно, чтобы понять, идет ли старик следом.

***

Небольшая кучка людей ввалилась в пустой вагон с Юлей во главе. Девушка села и прикрыла глаза: ей так хотелось спрятаться, просто исчезнуть и не видеть ни пассажиров, ни псину, ни маньяка. Закрыла глаза — и словно нет их всех! Есть только непрекращающийся шум в голове, но от него, увы, никак не спрятаться. «На следующей неделе точно схожу к лору», — пронеслось в голове у Юли перед тем, как она погрузилась в беспокойную дрёму.

— …Следующая станция Новокузнецкая, — слова из динамика подействовали как будильник. Народу в вагоне заметно прибавилось, и девушка с большой неохотой поднялась и стала пробираться к двери. Когда на сидении с краю она заметила своего преследователя, то уже даже не удивилась: силы кончились. Юлю вдруг осенило: а что если дед будет следовать за ней неотступно всегда, как и псина? Ну почему этот дурдом происходит именно с ней? Сколько их таких ещё ждать? Как отделаться от этих видений — странных призраков? — да как в конце концов понять вообще, что это? Скорее бы в отпуск...

Несчастная шла по переходу, текла к выходу вместе с потоком людей, но не смотрела на лица, и мысли её были глубоко-глубоко внутри себя. Девушке казалось, что во всём мире она одна, несчастная и покинутая, никто не может ей помочь — да и обратиться не к кому: в этом городе у неё совсем никого. Только Вера. Но станет ли она слушать? У той тоже кругом проблемы, имеет ли Юля право на то, чтобы жаловаться Вере на свои? Достаточно ли веские эти проблемы, чтобы жаловаться? А может, всё обойдётся? Через неделю отпуск, можно будет отоспаться и, наконец, сходить ко врачу. Поликлиника рядом, работают два лора посменно — это Юля уже узнавала. Отдохнуть, вылечить уши, может, даже сходить на массаж… Нужно привести себя в порядок, нельзя работать так много, иначе рискуешь всё заработанное пустить на восстановление здоровья. Но всё-таки это так несправедливо: у всех кто-то есть, а у неё, у Юли, нет никого, тем более сейчас, когда так нужна помощь. Разве заслуживает человек такого?

***

Юля распахнула дверь в кофейню и сразу же увидела Веру: та раскладывала на витрине блюдца с пирожными. Часы на стене показывали восемь сорок пять — четверть часа до открытия. Несмотря на то, что официально заведение открывалось в девять, Вера всегда отпирала дверь раньше на случай, если «какому-нибудь хорошему человеку по дороге на работу ну очень нужно будет выпить кофе», — так она выражалась. Чаще всего так оно и было: посетители не читали надписи, они просто дёргали за ручку и, если дверь открывалась, считали, что им здесь рады даже в такой ранний час. Вера действительно искренне радовалась посетителям. Она была владелицей кофейни, и Юля считала, что вряд ли во всей Москве найдётся кто-то более радушный и подходящий на эту роль.

Сегодня Вера не улыбнулась, когда на пороге появилась Юля. Вчерашняя ссора с помощницей оставила хозяйку кофейни в мрачном расположении духа, которое не покинуло её за ночь. Размолвка случилась из-за нехватки миндальных круассанов, такой банальный повод, но девушки успели наговорить друг другу неприятных слов. Однако этим утром Юле было не до этого; её и без того тяготили мысли и заботы о собственном нехорошем состоянии. Она даже подумывала отпроситься у Веры на несколько дней, но знала, что та рассчитывает на неё, и постеснялась подойти с просьбой.

— Вер, привет, — первой поздоровалась вошедшая. Хозяйка подняла на нее взгляд и со вздохом ответила на приветствие. — Вер, прости меня за вчерашнее… Я должна была заказать эти дурацкие круассаны, я вспомнила. Признаю, я всё зафакапила. Я последнее время сама не своя.

— Ладно, проехали, — ответила та, снова со вздохом, но на лице уже начала появляться лукавая улыбка. Значит простила. — Давай готовься, сейчас народ пойдёт. Юль, а ты хорошо себя чувствуешь? Ты как-то выглядишь бледно, и глаза какие-то бешеные. За тобой гнался что ли кто? — Вера пошутила, но задор сменился волнением, когда напарница вместо того, чтобы улыбнуться в ответ на шутку, вдруг заплакала.

Юля разразилась долгожданными слезами — запоздалыми и неуместными — и готова была провалиться сквозь землю от стыда. Вера бросилась к напарнице, осторожно взяла за плечи и, внимательно осматривая, спросила, что случилось.

— Слушай, Вер, мне кажется, что я с ума схожу! Столько всего навалилось… Прости, что я тут рыдаю, но я вообще не понимаю, что со мной происходит.

— Ладно тебе, не извиняйся, ты чего? Ты расскажи толком, что у тебя? Поссорилась с кем, что ли? Вон глаза какие уставшие, поди рыдала всю ночь?

— Нет, Вер. Тут другое. Я себя чувствую плохо уже несколько дней, в ушах шумит всё время, мерещится всякое на каждом шагу… А сегодня ещё дед какой-то меня начал преследовать, — на этих словах Юлю забила дрожь. Она вдруг поняла, насколько ненормально происходящее — ненормально преследовать незнакомок!

— Какой ещё дед? — Вера насторожилась. Маньяков и сумасшедших в городе полно, весной обострения случаются, никогда не знаешь, откуда ждать неприятностей. — Юль, давай-ка полицию вызовем?

Вера уже повернулась и собиралась пойти за телефоном, как вдруг открылась входная дверь. «Блин, посетитель, а я тут слёзы распускаю», — успела подумать Юля, вытирая ладонями мокрые дорожки с щёк и подбородка и одновременно репетируя улыбку; потом она развернулась, готовая приветствовать утреннего гостя. Вера осталась позади…

***

А в дверях — он. Непрошенный страшный гость, от вида которого Юлю бросило в дрожь. Только сейчас ей удалось достаточно рассмотреть старика: худое морщинистое лицо, пятнистое и розовато-бледное, прямой острый нос, похожий на птичий клюв, водянистые светлые глаза и нависающие над ними снежно-седые брови. Он просто стоял молча, не раздеваясь и не говоря даже слов приветствия, смотрел на Юлю, и ей показалось, что где-то она видела это человека, ещё до этого утра, — но где? Напуганный и уставший мозг не мог вспомнить и вообще отказывался рационально мыслить.

Когда Юля справилась с дыханием, остановившимся на мгновение, она смогла вдохнуть достаточно воздуха, чтобы позвать на помощь. Не говоря ни слова самому старику, отступая, но не поворачиваясь к врагу спиной, девушка крикнула:

— Вера, это он, это он!

Ответа не последовало. Как бы не хотелось сейчас отводить взгляд от преследователя, как будто взглядом можно было удержать его на месте: смотришь, и он не двигается, только отвернёшься — сразу нападёт. Но нужно посмотреть, куда запропастилась эта Вера! Именно сейчас она больше всего нужна со своим чёртовым телефоном и чёртовой полицией, ну сколько можно там копаться?! Юля решила, что обернётся только на мгновение.

Картина, открывшаяся перед девушкой, была похожа на артхаус. Трудно было поверить в увиденное, у Юли возникло чувство, что на самом деле она сейчас спит, и что реальность — нереальна. Лёгкое головокружение, холод, разливающийся по телу, во рту пересохло; надо бы проснуться, но не получается. Шум в ушах становился громче, сбоку, примерно в метре от себя, она заметила собаку. Та скалилась сильнее обычного, беззвучно рычала и не сводила глаз с девушки.

На прилавке была кровь. Кровавый след, оставленный кем-то, тянулся от середины столешницы к краю и затем скрывался от глаз Юли, в нём угадывались следы пальцев и ладони. Незнакомец в дверях оставил её мысли, сейчас всё внимание было приковано к прилавку. На дрожащих ногах Юля медленно обошла стол и заглянула за него, хотя она почему-то знала, что именно она там увидит.

За прилавком на полу лежала Вера. Она была вся залита кровью, сочившейся из чудовищной рваной раны на шее, открывала и закрывала рот, как рыба, ловя ртом воздух, и медленно становилась бледнее с каждой попыткой вдохнуть. Её взгляд был направлен вверх, на напарницу. Он был полон то ли обиды, то ли ненависти, и, когда Юля сделала шаг в сторону умирающей хозяйки кофейни, та загородилась рукой, будто бы пытаясь защититься.

Псина приблизилась и разинула окровавленную пасть в зловонном зевке.

Юля окончательно потеряла понимание всего, что с ней происходит, голова закружилась сильнее, и пришлось опереться о прилавок, чтобы не упасть в лужу Вериной крови. От отчаяния девушка с силой ударила себя кулаком по голове — она делала так когда-то в детстве, когда чувствовала себя виноватой. Зажмурила глаза. Открыла. И замерла: Веры не было.

Все мысли вдруг навалились разом: мысли о прошлом и настоящем, воспоминания обо всём плохом и хорошем, что с ней когда-то происходило, лица всех, кого Юля когда-либо знала, — всё это завертелось в голове одновременно. В глазах стало темнеть, и девушка упала в обморок.

***

По больничному коридору взад и вперёд прогуливались люди, кто по одному, кто парами, но все не спеша, как гуляют обычно в парке в погожий летний день. Среди них выделялся один: он отличался быстрым шагом, уверенной походкой и… белым халатом. Человек этот вышел из кабинета с табличкой «Платонов В. М. Психиатр», а завершил своё триумфальное шествие у палаты под номером триста десять, и на мгновение остановился перед дверью, прежде чем войти. В палате лежала всего одна пациентка, и врач хорошо её знал. Подвинув стул к кровати, он бесшумно сел и уставился на девушку светлыми водянистыми глазами. Сейчас они смотрели не осуждающе, как раньше, а с невыразимой тоской.

— Ну что, Юлия Алексеевна? Всё вспомнили?

Пациентка не отреагировала. Она лежала на спине и смотрела в потолок, изредка моргая. Она могла не реагировать, могла притворяться, что ничего не понимает, но Платонов знал, что она слушает — и слышит.

— Знаю, что вспомнили, — продолжил он, ничуть не смутившись молчанием. — Теперь, когда вспомнили, вы можете рассказать, зачем вы её убили?

На этот раз девушка повернула голову, посмотрела на врача и тихо, как будто это давалось ей с большим трудом, сказала:

— Она назвала меня сумасшедшей.

***

— Ну, Михаил Владимирович, какое вы теперь можете дать заключение относительно состояния подозреваемой и её причастности к убийству? Как ваш эксперимент, удался?

— Могу сказать с уверенностью, что пациентка всё вспомнила, то есть да, эксперимент действительно удался. Считай, Григорий, что дело ты раскрыл.

— Даже не знаю, как вас благодарить! Вы гений, Михаил Владимирович! Давайте стажёра позову, он показания с ваших слов запишет, чтобы вы не утруждались, — следователь выглянул в коридор и подозвал полицейского, совсем ещё юнца. — Давай, Лёх, пиши, только ничего не пропусти, нам каждое слово важно. Понял?

Парень кивнул, и врач начал неторопливо излагать.

— Пациентка, она же подозреваемая ваша, Юлия Алексеевна Набокова, попала к нам в больницу, в психиатрическое отделение, десятого апреля, когда её, всю окровавленную, доставили на скорой и в сопровождении сотрудников полиции. При осмотре мы ей поставили предварительный диагноз: пограничное расстройство личности и психоз. В результате других проведённых тестов, а также на основании жалоб пациентки на слуховые и визуальные галлюцинации диагноз был заменён на шизофрению.

— А можете уточнить, на что она конкретно жаловалась? — встрял следователь.

— Шум в ушах и голоса, звучащие как бы внутри головы. Это распространённый симптом такого заболевания, так что сомнений при постановке диагноза у нас не было. Из визуальных ей мерещилась собака. Пациентка утверждала, что её якобы преследует какая-то злая грязная дворняга, следует за ней неотступно везде, куда бы Набокова ни пошла. Собака, по её словам, агрессивная и может напасть на окружающих, но ещё ни раз не нападала на пациентку. Это любопытно, потому что часто галлюцинации вытесняют реальность. Пациентке могло казаться, что нападает собака, в то время как на самом деле сама Набокова могла проявлять агрессию. Однако, когда мы спрашивали Юлю, помнит ли она момент убийства, выяснилось, что не совсем помнит.

— Это как это — не совсем? — оторвавшись от письма спросил стажёр.

— Юля помнит день убийства, но её воспоминания не соответствуют реальности. Не удивляйтесь, такое при её болезни тоже характерно. Воспоминания об убийстве Юлин мозг заменил на воспоминания, склеенные из кусочков других обыденных дней. То есть, по её мнению, она пришла на работу, всё делала как обычно, а тут вдруг приехала полиция и арестовала её. Примерно так она и видит случившееся.

Лёха и Григорий одновременно молча кивнули, при этом на лице стажёра было неподдельное удивление.

— Потом ко мне пришёл следователь и сказал, что орудие убийства на месте преступления не нашли, ну а без него доказать вину Юли может быть сложно. Способ убийства довольно нетипичный, поэтому не исключено, что и орудия никакого не было: из заключения судмедэксперта мы узнали, что убитой как будто перегрызли горло. В буквальном смысле. Учитывая это и диагноз Набоковой, мы постановили, что она причастна к убийству на все сто процентов. Таким образом, чтобы добиться признания, нам нужно было выудить из её головы воспоминания, которые затерялись. В течение двух недель Юлия проходила лечение, была под моим личным контролем и принимала назначенные ей лекарства, но память ей восстановить не удавалось. Тогда и было принято мной решение отменить лечение и спустя несколько дней выпустить Юлю «на свободу», ну и посмотреть, как она себя там поведёт. За этот эксперимент нёс ответственность я один, я следил за девушкой, пока она находилась вне больницы, и ещё несколько сотрудников полиции за ней наблюдали издалека. Набокова побывала на месте преступления, где испытала сильный стресс при виде меня — это в следствие паранойи, что тоже является симптомом её болезни. Ну и вспомнила. Сейчас сидит в своей палате, готовая чистосердечно признаться в содеянном.

Когда стажёр закончил писать, следователь встал и сердечно поблагодарил врача за помощь.

— Понимаем, что мы вам много хлопот доставили, Михаил Владимирович, но без вас мы бы ещё долго с ней возились, — сказал Григорий, крепко пожимая доктору руку.

— Ничего, Гриша, ничего. У меня дочка у самого, такого же возраста, как та убитая, Вера… На неё два года назад тоже сумасшедший какой-то напал. Дочка выжила, но инвалидом осталась на всю жизнь, а подонка того наказать не получилось. Он дурачком прикинулся и вместо срока получил принудительное лечение… Так что, Гриша, для меня помочь следствию — это было дело чести, можно сказать, — Платонов тяжело вздохнул, и его светлые водянистые глаза, полные скорби, заблестели.