Моя чужая родная...

Очень долго думала, надо ли? Надо. Пусть будет тут. Вдруг поможет кому-то сделать одни звонок или шаг.

Можно ли быть одиноким, когда вокруг тебя океан любви? Когда ты купаешься во внимании и заботе, когда пылинки боятся даже мимо пролетать, куда уж там - присесть на «драгоценность»?

Когда ты любимая жена, мама, невестка (дважды, а то и трижды - спасибо, Няня), когда есть хорошие друзья и подруга-практически-сестра, когда ближние и дальние родственники мужа тепло улыбаются даже при упоминании твоего имени? Когда… когда… когда... 

Можно, оказывается.

Самое большое одиночество, перестать быть дочерью. Уже никто не назовёт тебя так (хотя, моя вторая мама-свекровь и называет «доченька», а я её очень люблю, но вы же понимаете, о чём я), родные руки не коснутся волос, не поцелуют в макушку родные губы…

Мне очень повезло, что со мной мой ближний круг – моя семья, чужие когда-то люди, ставшие самыми родными. Именно они стоят непробиваемой гранитной стеной, нерушимым куполом покоя и счастья между мной и чёрной бездной кошмара одиночества и боли. Без них я бы погибла. Не представляю, как можно… Хотя, о чём это я… представляю и даже знаю.

Знаю, что такое - жадный взгляд голодного одиночества.

У меня нет кровных родственников, кроме доченьки. Так получилось, что 1941-1945 – унесли с собой почти всех моих живших тогда предков, за исключением двух ребятишек, одним из которых была моя прабабушка, второй ребёнок (дальний родственник) затерялся на просторах нашей Родины и, вероятно, умер позже, так как поиски не дали результата, а 2001, 2005 и 2017 – жестоко осиротили.

Но у меня осталась чужая родная бабушка. Да, именно так. Чужая, но родная. Ей уже много-много лет. Бабушкина лучшая подруга очень поздно вышла замуж, муж вскоре умер, детей не случилось и внуков, естественно, тоже. Кроме меня. И вот, когда я приезжаю к ней, то я ощущаю это одиночество, его бесформенная тень незримо стоит у двери, пока я не войду. Слышу его шорох в трубке её телефона до моих слов «привет, это я, как ты там у меня?»… И вот именно после этих слов (это наш пароль при встрече и заклинание, и вообще) оно исчезает. Его просто сметает цунами счастья. Я вижу его появление. Сначала глаза перестают быть бездонными, тёмными, пустыми ямами, смотрящими внутрь себя, они проявляются, возвращаются в этот мир, теплятся слабыми искорками, разгораются радостью узнавания и… нужности. Расцветают лучики-морщинки, улыбка преображает мою бабу Любу, заодно освещает мир и колет моё сердце. Каждый раз. Она так крепко обнимает меня при встрече, так ласково гладит по плечам… Быстрая проверка вверенной мне территории – чистота, еда, лекарства, квитанции… Попутно расспрашиваю, как дела. А потом – чай с пирожками (обязательно чашки и чайник из красивого сервиза, скатерть, вышитые салфетки), вкусности и разговоры… Вечереет, мне пора. Она как будто заранее чувствует, что я через полчаса начну собираться домой, в её глазах намечается краешек серого тумана тоски, речь становится тише, а руки неосознанно теребят тканевую салфетку. Сажусь ближе, обнимаю и говорю – «А давай фотографии посмотрим?» - тоска отступает вместе с отброшенной салфеткой. У счастья есть ещё целый час.

Попрощались, обнялись, отступаю на несколько шагов, оглядываюсь… и возвращаюсь обниматься.

Стараюсь не захлебнуться её захлёстывающим одиночеством. Взбешиваюсь и бью его в ехидно скалящуюся пасть – «Баб, знаешь, уже поздно, не хочу по темноте ехать, можно у тебя переночевать?» Баба Люба счастлива, а скулящее одиночество уползает зализывать рану. 1:0 в мою пользу. Утром уезжаю. Вижу, как она старается не заплакать, не получается. У обеих. 1:1.

Приезжаю домой. Набираю номер – после седьмого гудка – грустное «алё?» придавленное чугунным одиночеством. Сбиваю его своим – «Привет, это я, как ты там у меня? Мы в субботу приедем, и Зайку тебе привезём»… 2:1… до субботы.

В один прекрасный момент я устаю от этого безумного турнира. Часто приезжать нет возможности, а возраст такой, что просто страшно за неё, за мою единственную ниточку из детства, за мою чужую-родную… В течение месяца делаем «финт ушами», как говорит мой свекр, и вот уже она живёт рядом с нами. 

150:0 – мы победили, пошло ты вон, проклятое одиночество.

Небеса, пожалуйста, дайте мне счастье быть нужной и любимой в мои будущие восемьдесят три года…

***

То ли меньше песчинки, то ли ширится талия старых песочных часов…
Чуть дрожащие руки, как бледные тени, сцепляются в крепкий запретный засов,
Измельчавшая храбрость перепутала песни – что в бой ей, что выбор сторон…
Хочешь карты исправить? Забудь. Есть закон.

То ли старше морщинки, то ли движутся айсберги горьких, уродливых слов…
Пожелтевшие снимки, как мёртвые листья, планируют в жаркий осенний костёр,
Постаревшая память перепутала даты – что роды, что выход души…
Хочешь свечи поставить? Постой. Не спеши.

То ли больше нет солнца, то ли видятся призраки взорванных вечностью звёзд…
Одинокие души, как певчие птицы, снимаются в небо из пепла разрушенных гнёзд,
Перекрёстками жизни переписаны просьбы – что свет, что в висок..
Хочешь всё-таки выстрел? Давай. Жми курок.

То ли ближе рассветы, то ли выплеснут в синее странный, кричащий закат…
Невозможное счастье, как маленький остров, срывается в штормы изнеженный недофрегат,
С артистизмом усопших перечитаны роли – что смех, что больны…
Хочешь выдать пароли? Оставь. Не нужны…