Уродец

Я не такой как ты. Я - уродец. Я - Квазимодо.

Удивлен? Да, я читал Гюго. Я много что читал. Я - очень начитанный, умный и интеллигентный уродец. И ещё я много пью.

Статистика говорит, что на каждые десять тысяч человек приходится один с напрочь снесённой башкой... Это закон природы... Стало быть, за нас с тобой теперь кто-нибудь там, в Кащенке, отдувается... лечится. И только потому, что мы с тобой теперь на свободе.

Та же статистика говорит, что один алкоголик приходится на восемь тысяч человек, - и перст судьбы указал на меня. Из восьми тысяч только на одного меня, и безнадежно. Понимаешь? На одного. Выходит, что, не будь нас с тобой, людей несчастных, не было бы счастья на земле. Ты понимаешь идею искупления?

Нет?

А ты, вообще... сам-то… начитанный, умный, интеллигентный?

Кстати, я и по-английски говорю, и по-французски читаю и по-испански. Чё делать-то ещё? Как не?

Давеча пошёл вина купить. Есть у нас тут недалеко винный лабаз, “Дон Кихот”, между прочим, называется. Бреду к своей полке.

Девушка сзади, “не подскажите, какое вино лучше к стерляди?”

Не оборачиваясь, диктую, “создание этого союза рискует стать достаточно сложной дилеммой. Все дело в особом привкусе, неизменно сопровождающем любое блюдо из рыбы.”

Хотя для хорошего аппетита нет плохой еды.

”Исследования, проведенные пару лет назад группой специалистов, показали, что правильно подобранное эногастрономическое сочетание не только обеспечит хорошее настроение во время ужина, но и подчеркнет особенности блюда.”

Может, мне лучше ей Бодлера почитать?

”Как правило, любая рыба хорошо сочетается с белым вином, однако, некоторые виды рыбы только выиграют от союза с определенным типом белого вина.”

Важно оказаться за правильным столом. Я, вот, за столом нечестивых не сидел.

”Вы чего готовите? Ах, стерлядь. К стерляди подходят белые вина средней плотности с богатым ароматом и плотные белые вина, выдержанные в дубе, например, Шардоне. Это... Семнадцатая полка… В середине ряда, там увидите…”

Я шардоне и с рыбой, и с мясом, и с грецким орехом, и с вересковым мёдом. Мне ведь костер не страшен. Пускай со мной умрет моя святая тайна - мой вересковый мед!

Я когда-то людей проклинал, за их красоту, за удачливость, за благополучие. Почему - я? Почему - я? Почему - я? Спрашивал я Кого-то, Кто не спешил с ответом.

Удивительно, как беспомощен человек, когда он один! Я проходил мимо них и прощал им их счастье! Мое уродство было как оскорбление их дерзкой красоте. Я понял, Он прав. Ответа нет.

Человеческое сердце может вместить лишь определенную меру отчаяния. И теперь я люблю людей. Я люблю людей за их неряшливость, глупость и суету. Они такие несчастные. Их никто не любит.

Медсестра из собеса, которая приходит дважды в неделю на час делать массаж, проводит этот час, нежно поглаживая меня по горбу, но я знаю, что реально она занята чатом с подружками и падлой-бойфрендом. Он обманывает её с её же подружками, а потом вся компания дружно обсуждает подробности. Им не стыдно.

Мне вот было очень стыдно появиться на улице. Как-будто это я сделал что-то предосудительное.

Но сильное отчаяние, как и сильная радость, не может долго продолжаться. Необходимость заставила, и я вылез на эту чёртову улицу.

Неожиданно для себя, я понял, как был глуп.

Никто не замечал меня. Я был как все. Человек-невидимка в толпе невидимок.

Я хромал, я кривлялся, я упал на тротуар. Люди разговаривали по мобильному, заходили в магазин, звали такси. Каждый играл свою нелепую роль.

“Паря, не грузись воще, грузись на инет, - сказал мне коллега по физиотерапии, - там тёлок больше, чем в совхозе.”

В жизни бывают только две настоящие трагедии: одна — когда не получаешь того, чего хочешь, а вторая — когда получаешь.

На интернете, в чатах, в соцсетях я мог быть тем, кем я хотел бы быть. Я попробовал разное.

Я был морским офицером. Учёным-ядерщиком. Депутатом. Фитнес-тренером. Я был сумасшедшим.

Ведь обыкновенному человеку нет ничего легче, чем вообразить себя человеком необыкновенным и оригинальным и усладиться этим без всяких колебаний.

Но самый кайф оказался быть мясником на рынке. Меня звали Давид, и я разделывал тёлок на продажу.

Мне не было стыдно. Я не обманывал. Пусть злое случится с тем, кто сам его ищет. Я создал себя и свою жизнь. Я был Творцом моей маленькой Вселенной. Я решал, кому быть, а кому быть квазимодо. Я был Он.

Я дал пинка медсестре из собеса, и нанял врачиху из районной больницы. Она - мать одиночка, и готова была массажировать мой горб за гроши. Мои гроши.

На Новый год я подарю её пацану велик. Такой, как был у меня в детстве - мечта всех мальчишек моего двора. Отец не жалел для меня денег.

Отец был алкаш и денег не жалел. Словно знал, что скоро умрёт. Но что скверно началось, то скверно и закончилось; это закон природы.

Они умерли, а я остался уродцем. Сиротой.

На отпевании, в Елоховском, ладаном пахло так сладко, что я чуть не сблевал. Поначалу, думали, что со мной ничего не произошло. Но произошло, я стал уродцем.

Друзья отца долго ругались, как их хоронить, троих. В одном гробе, в разных. В одной могиле или нет. Мне было стыдно за них. Отец дрючил их всю жизнь, и теперь они по-холопски дослуживали ему, следившим за ними из гроба.

А нужно было потерять стыд. Перевернуть гроб и сказать - да гори ты синим пламенем.

Уроды.

Они не знают, что такое духовная заря. Кан ше ле дебоше лобе бланше э вермейе…

Я подруливаю к моей полке.

Какая-то тёлка набивает тележку моим вином, моим шардоне.

- Эй, оставь мне пару бутылок. Я пью только это вино.