"Париж, я люблю тебя!"

Париж. Чудесный город. Я добирался до тебя последний десяток лет, еще со средних классов, копил деньги, смотрел фильмы. Выучил язык почти в совершенстве. И вот я здесь.

Да, великолепный город! Витрины твои огромны и приветливы, а кафе коварно выползают на тротуар и прямо посреди белого дня подставляют под тебя стулья. Все твои дороги ведут к бутикам, булочным и бутылкам.

Созданный для праздных прогулок, ты свеж, тих и пахнешь кофе по бежевым утрам, деловит и спокоен серыми днями, но к вечеру превращаешься в нескончаемый фейерверк. По ночам на твоих улицах видишь больше талантов, чем в цирке, и больше огней, чем под Новый год. В воздухе до утра витает Эйфелева башня и звуки аккордеона, неважно, у Сакре-Кер ли стоять или на Монпарнасе. А еще ты – просто рай для влюбленных. Здесь столько прекрасных видов, что хватило бы на тысячи разных лавстори, здесь шикарные проспекты соседствуют с романтичными улочками, а легенды о любви есть даже на кладбище Пер Лашез. Парижане, вообще, работают где-нибудь, кроме сувенирных лавок? У меня складывалось впечатление, что ты полностью состоишь из отелей, музеев и магазинов. Конечно, ты не совсем такой, каким тебя рисуют на Монмартре, но ты понравился мне весь – от дешевых сувениров до шедевров Лувра, от Елисейских полей до подворотен, грязных и старинных.

Это был счастливейший день из всех десяти счастливейших дней в моей жизни. С утра я поехал на блошиный рынок Сент Уэна, где прикупил пару потрепанных книг, созданных в 18 веке, а потом пообедал и теперь возвращался в отель, чтобы взять теплых вещей на вечер (футболка с гордой русской надписью «Париж, я люблю тебя!» соответствовала моему настроению, но не погоде). Вернуться я хотел иначе, нежели делал это раньше, поэтому заплутал, зайдя в какие-то переулки. Меня совсем не пугала перспектива потеряться в Париже – это почти так же приятно, как заблудиться в прекрасном дворце, пусть даже в этом дворце слишком много переполненных мусорок и мрачных нелегалов.

Неловко тычась в карту, я едва не прошел мимо одного из закоулков, представлявшего из себя каменную темно-бежевую арку, украшенную плющом и львиными мордами. Из этой арки мне кто-то активно жестикулировал. Я поднял голову и обнаружил, что меня подзывает весьма привлекательная девушка-мим, подмигивает мне и вроде бы даже дразнит. Я огляделся (вдруг она обращается не ко мне?), и приблизился к ней.

Одета и накрашена она была достаточно странно для мима. Тонкие изящные губы были покрыты черной помадой, на щеках проступали короткие вертикальные отметки, темные лукавые глаза были сильно подкрашены, как будто белое ее лицо символизировало череп, но весьма отдаленно и поэтому не отталкивающе. На ней были черная беретка, тонкое черное пальто и черная же кофта с рисунком Эйфелевой башни, подозрительно неровной и белой. Мимолетом приглядевшись, я отметил, что башня была составлена из костей, а под ней красовалась надпись на французском: «Париж на костях».

Несмотря на странный вид девушки, я не был сильно удивлен. Скорее всего, это была какая-то рекламная акция. Видел что-то подобное вчера из окон кафе.

Она смотрела на меня с хитрецой, но немного смущенно, словно неопытный промоутер на потенциального клиента. Я же просто стоял перед ней, как дурак, и думал о том, что у нее очень длинные ресницы и милая застенчивая улыбка. Мне и в голову не приходило начать разговор, я даже, наверное, боялся его, боялся того, что один только вопрос «Почему я?» вспугнет незнакомку и развеет необыкновенную встречу.

Будто читая мои мысли, она взяла меня за руку и целеустремленно увела вглубь города. Я пошел послушно, словно был воздушным шаром на веревочке. Но, как ни странно, всего два поворота налево, и мы из нутра квартала вышли на ту самую улицу, которую я потерял даже на карте. Она повела меня в сторону, противоположную моему отелю, я посмотрел на ее каштановые локоны и даже не попытался остановиться. Мы снова углубились куда-то, затем снова вышли, и еще раз, мимо сквера, мимо статуи льва, пока внезапно не остановились около невзрачного входа в какую-то местную достопримечательность, отгороженного турникетом. Я узнал вход в знаменитые парижские Катакомбы.

Так и есть, рекламная акция. Парижские Катакомбы включают в себя оссуарий, в котором хранится около шести тысяч скелетов парижан времен инквизиции и бубонной чумы. Отсюда и необычный узор на лице мима. Меня укололо разочарование от того, что дружелюбие незнакомки представляло лишь рабочий момент, и от того, что мы так быстро дошли до пункта назначения. В то же время меня раздражала одна мысль о том, что я готов купить десять билетов в эти катакомбы, лишь бы иметь право считать ее улыбку искренней.

Неожиданно девушка обернулась ко мне и с таинственным видом вручила мне входной билет, не потребовав никакой платы. На билете на английском языке было выведено: «Встретимся внизу». Когда я поднял глаза, незнакомка уже исчезла – скорее всего, нырнула в пещеры.

- Здравствуйте, мсье, Ваш билетик… Проходите, пожалуйста, - старушка у входа, едва завидев бумажку в моих руках, сладко улыбнулась и пропустила внутрь.

Итак, Катакомбы. Семьдесят с лишним ступенек вниз ты чувствуешь себя Алисой в кроличьей норе, весьма мрачной, хотя и чистой, а дальше и вовсе начинаешь забывать, что минуты назад находился где-то под солнцем и в окружении людей. Не сказать, что это происходит от страха – о нет, Катакомбы (по крайней мере, их туристическая часть) напоминают подвалы всех хрущевок России, и только изредка выпрыгивают на тебя из-за поворота неожиданные решетки и цепи. Но мягкий бежевый полумрак убаюкивает, кирпичи гипнотизируют тебя, песчаные полы глотают звуки. Ты можешь быть здесь совершенно один и чувствовать, как коридоры смотрят на тебя, просто пока еще непонятно, чем. Сложно придумать менее романтичное место. И даже представить трудно, что где-то над тобой, за толщей песчаных пород, раскинулся город влюбленных. Он после такого даже кажется более циничным, как будто ты заглянул красавице под пышные юбки и понял, что она намного старше и опытнее, чем тебе, ловеласу, показалось.

Потихоньку стены гротов расширились и ушли во тьму.

- Boring, - громко шепнул кто-то за моей спиной, да так неожиданно, что волосы у меня встали дыбом. Я обернулся и с диким облегчением понял, что меня просто догнала группа туристов. Мы вместе обошли небольшие выставочные залы с миниатюрными моделями зданий, вырезанными давным-давно прямо в толще песчаника, миновали подземный колодец невиданной красоты (его минеральная вода под лампами сияла сумеречно-голубым).

- Мама, когда мы пойдем в аатээээль? Мамаааа, маааам.

- А сувениры тут будут?

- Look!!! Selfie???

- Wow…

Наконец, я увидел ИХ. Глаза Катакомб в стене из сплошных костей. Бесконечная вереница черепов, закрепленных в ряд, кругами, крестами, иными узорами, равнодушно пялилась на нас исподлобья. Они были потемневшими и все до единого – без нижней челюсти, от чего казались почти нечеловеческими. Первым двум-трем десяткам ты отвечаешь взглядом, потом черепа начинают сливаться в одну сплошную пятнистую змею, потом тебе начинает казаться, что этот поворот и зал ты уже проходил, и что не пора ли этой бесконечной череде зубов и проваленных носов уже закончиться?! Но Катакомбы не останавливаются, они почти что улыбаются тебе в лицо, видя твое нетерпение, и будто шепчут: «Нас не спроста так много – тут будет каждый, и это все, что ждет тебя впереди. Останься здесь прямо сейчас». Это была самая долгая экскурсия в моей жизни.

А ведь здесь есть еще и отель. Совершенно такой же – мрачный, как пустая глазница.

В одном из залов однообразие было нарушено. Сначала я даже не понял, в чем дело, но тень от одного из черепов казалась длиннее и ниже остальных. Я отбился от туристского стада и присел к непонятному аборигену Катакомб. Он смотрел на меня почти радостно, счастливо скалился, словно давно меня тут ждал. Это был единственный череп, который имел нижнюю челюсть, она отвисла и придала ему столь ликующий вид. Уж не знаю, как так вышло, но смотрели мы друг на друга достаточно долго. У меня при взгляде на этот оскал промелькнула мысль, что, быть может, это и имела в виду незнакомка? Можно считать, что мы все-таки встретились внизу – я и часть Катакомб, которая отнеслась ко мне радушно, как рекламный мим. Вот и все. Жаль, что все закончилось улыбающимся черепом. Со стены на меня смотрело умершее приключение, смотрело и насмехалось надо мной.

Я встал, отряхнулся, решительно отвернулся от этой усмешки и нос к носу столкнулся с давешней незнакомкой. Две секунды мы стояли так близко, что я почувствовал наконец-то живой запах нагретых духов в этом царстве давно усопших. Мое сердце от радости заколотилось, как бешенное, так что в крайней точке биения должно было бы задевать лацканы ее пальто. Все-таки она пришла, и даже подошла ко мне на расстояние, на котором можно станцевать вальс.

Погодите, какой еще вальс? Я же мужик и люблю бачату! Надо бы сделать или сказать что-то, что сократило бы дистанцию между нами. Теперь уже здешний отель не казался мне такой уж плохой затеей. Один я тутошний готичный номер, конечно, не потяну, но чем черт не шутит, вдруг рекламный ход дойдет и до ночи среди черепов?! Тогда я не собираюсь наслаждаться чужим пиаром в одиночку. Конечно, все эти мысли мало подходили под начало разговора, но незнакомка смотрела на меня таким понимающим взглядом и даже, как будто, разделяла мои чувства настолько, что ничего другого в голове просто не осталось. Зачем лишняя мишура, когда и все так понятно? Передо мною в роковом образе стоял покоренный Париж.

Мне снова не пришлось ничего делать. Она прижала палец к тонким губам и, взяв меня за руку, потянула обратно, прочь от выхода, вглубь белесых костяных залов. Теперь мне ничего не было страшно, и я опять, по-идиотски улыбаясь, последовал за ней. Интересно, мы хоть когда-нибудь начнем разговор? Это уже стало моими самыми странными отношениями в жизни.

Все было почти как в диснеевском мультике. Она мягко вела меня по лабиринту, отлично ориентируясь в них, мы почти бежали куда-то, прячась от последних на сегодняшний день туристов и охранников. Мне уже не было противно прижиматься к черепам, чтобы скрыться от чужих глаз и оказаться поближе к ней. Она улыбалась так, словно понимала меня, хотя мы не перемолвились ни одним словом. В глубине ее карих глаз прятались неизвестные мне искорки, и, я знаю, горели они только для меня.

Так мы дошли до давешнего колодца. Вода в нем голубела далеко внизу, сам же он был широким и подсвеченным, с уходящей вниз винтовой лестницей, куда туристов не пускали. Девушка-мим, спешно оглядевшись, стала спускаться, и я пошел за ней. Через пару витков у самой воды открылся целый грот, уже гораздо более тускло освещенный и усыпанный острыми камнями, но просторный. Я обомлел, потому что на простую рекламу это уже было не похоже – меня явно завели туда, куда простым смертным вход был воспрещен. Следующие несколько секунд окончательно сбили меня с толку, потому что девушка неожиданно вытащила откуда-то две бутылки пива, одну из которых протянула мне, и уселась на выступ, с уклоном шедший по периметру грота и доходивший мне почти до груди. На мои недоуменные взгляды она шутливо обиделась и жестом пригласила сесть рядом. Так мы и сидели – впереди сияло подземное озерцо, мы пили пиво (я, хотя и не любил его, не мог отказаться, я же джентельмен) и молчали. И в какой-то момент мне стало так безумно хорошо, так весело от того, что это все случилось, что рядом сидит кто-то особенный, кто-то, с кем не нужно даже разговаривать, что я, ни капли не раздумывая, приобнял ее и, слушая собственное забившееся сердце, закрыл глаза.

Когда я снова открыл их, надо мной нависал потолок. По телу все еще разливалось приятное чувство расслабления, даже излишнего, хотя лежал я неудобно и на чем-то очень твердом. Попытавшись переменить позу, я обнаружил, что чувство расслабления не проходит и заняло мое тело полностью. И никак не подняться! Я что, так перепил?! Какой ужас… Не могло такого быть. Я же точно помню, что выпил всего пару глотков. Может, мне стало плохо? Сейчас даже воздух в легкие входил с трудом, и еле ворочались глаза. Но хотя бы они меня слушались. Страшно напрягая все тело, я сумел слегка повернуть голову в ту сторону, откуда шел свет, и понял, что лежу на том же выступе, а незнакомка стоит неподалеку и лихорадочно роется в небольшой сумочке.

-«Ладно хоть, не в моих карманах», - цинично подумалось мне.

Кое-как вздохнув и разлепив губы, я хрипло спросил:

- Что случилось?

Девушка резко вскинула голову, выглядела она крайне напуганной. Тогда я задал тот же вопрос, но на французском. На ее лице отразился еще больший ужас, сменившийся сильным удивлением и какой-то беспокойной улыбкой.

- О, ты понимаешь? Это очень, очень хорошо, сейчас я тебе все объясню! – она перестала рыться в сумке, подошла ко мне и сделала вид, что поправляет мое тело. – Мы просто проведем небольшой эксперимент, совсем короткий, тебе станет очень приятно, а потом все закончится, это недолго, только не волнуйся, ладно? – и она широко мне улыбнулась.

Она серьезно? В третий раз я, собравшись с силами и словарным запасом, емко, ясно и абсолютно нецензурно пояснил ей, где я вижу ее эксперименты и что я сделаю, если она сейчас же мне все не объяснит. Девушка страшно смутилась, но снова принялась рыться в сумочке, приговаривая:

- Нет, нет! Это совсем недолго! Скоро все закончится, и тебе будет очень хорошо! Только не волнуйся, ладно? Да где же… - она выхватила из кармана маленький телефон, отошла к выходу из грота и, прикрывая рот ладонью, раздраженным тоном процедила: – Алло, Гийом, мне нужен еще один! Давай. Быстро. Очнулся. Да! Быстро!

Пока она разговаривала, я напрягался, пытаясь вызволить тело из оцепенения. Тщетно, я не мог пошевелить ничем ниже плеч. Внезапно голову схватил страшный спазм, начинавшийся где-то у виска. Казалось, что мою голову пронзили шампуром и повесили вниз макушкой над огнем. Чтобы отвлечься, я приподнял голову и с силой опустил ее на камень, и новая боль немного затмила старую. Но девушка заметила это и с криком кинулась подсовывать мне под голову свое пальто.

- Нет! Не смей биться головой!

- Почему? – ее поведение показалось мне настолько подозрительным, что я не дождался ответа и начал орать, пытаясь докричаться до кого-нибудь, ну и от ужаса, конечно. У меня выходило только громкое и тяжелое мычание, от которого красивое белое лицо девушки жалостливо дрогнуло. Она не смогла терпеть это долго и, почти всхлипывая, зажала мне сначала рот, а потом и нос, когда я начал мычать через него. Нос приходилось разжимать для вдоха, и тогда я снова принимался стонать.

- Ооо, ну успокойся же! Ничего страшного не произойдет! Да прекрати визжать! – я видел, как под ее глазами потек грим, и удвоил усилия. – Если я тебе все расскажу, ты же успокоишься? – сдалась она, прикрыв голову руками, в сомнениях отвернулась и отошла от меня подальше. Я подумал и замолчал.

И вот она поведала мне свою грустную, черт бы ее побрал, историю. Пока она вещала, я прислушивался к своим конечностям, пытаясь найти действующие мышцы. Выходило очень плохо.

- Эти Катакомбы очень глубокие и постоянно подтопляются подземными водами. На содержание коридоров и оссуария уходит много средств. Того, что дает государство, не хватает, а ЮНЕСКО, - тут она презрительно усмехнулась, - умеет только считать свои собственные деньги. Удивительно, что они смогли пересчитать все здешние кости! Бывший наш директор, к тому же, сильно проворовался. Вот мы и придумали продавать скелеты на черном рынке всяким коллекционерам и любителям подобных вещей. Это приносило достаточно денег для того, чтобы привести тут все в порядок. Но, чтобы ЮНЕСКО не заметило исчезновения черепов, необходимо было где-то доставать новые. Раз, два – и новый череп не отличишь от старого. Но вот где их брать в таких количествах… - девушка вернулась к выступу, и мне пришлось присмиреть и сделать вид, что я ее слушаю. – Сначала мы пытались наладить контакты с моргами. Но... Короче, легче пронести через границу кокаин, чем вывезти из морга чье-то тело. Такое вот заботливое государство. Мы даже могилы раскапывали, это страшно долгое и муторное дело, нас пару раз чуть было не ловили на этом. Не катит. Когда стало совсем плохо (черепа продали, а новых не нашли, и проверка ЮНЕСКО была на носу), взялись за нелегалов. После двух-трех случаев в нашем квартале стали шастать целые кланы эмигрантов, и, хотя мы не были раскрыты, боязно было не на шутку. Бомжи тоже не подошли - сидят в своем метро, где куча камер, или на оживленных улицах. Одинокие, никому не нужные пьяницы и вовсе редкость. И однажды нас осенило - нет ничего легче, чем использовать для этого туристов! Ведь если турист путешествует один, и при этом он из не самой благополучной страны, - она легко махнула рукой в мою сторону, на русскую надпись на футболке. Чертова лягушатница! - то государство и посольство даже пальцем не пошевелят, они сразу подумают, что путешественник сбежал из отечества от проблем и уже отсиживается где-нибудь под крылом своей диаспоры. А родственникам искать человека в другой стране и вовсе неудобно. Вычисляем, соблазняем, заводим в место, где меньше камер, чтобы потом не тереть файлы, поим «фирменным» пивом и та-дааа! - она с улыбкой развела руками, как будто гордясь собой и немного извиняясь. - Твой клиент много заплатил за череп, который ты займешь, он целый и красивый, - она смутилась, - прямо как ты.

Я молча переваривал все услышанное. Если это что-то вроде программы «Розыгрыш», то разве в таких программах поят непонятно чем? А если все это правда, то это что за ненормальные фанатики?! Где такое вообще видано? И почему именно со мной?!

- Рано или поздно... – машинально начал было я, но девушка тут же перебила и принялась очень рьяно меня убеждать в том, в чем, кажется, сама была не до конца уверена:

- О, нет, мы все продумали, тебя в последний раз могли видеть только на окраине Парижа с загримированным мимом, а туристы, которые здесь ходили, максимум через неделю будут далеко отсюда. И вещей твоих никто не найдет в бесконечных Катакомбах. Тебя это все равно не должно волновать, это уже наши проблемы, - сказала она и поспешно горестно отвернулась, потому что я снова вывалил на нее все то, что во мне накопилось. Выговорившись, я отдышался и начал умолять меня отпустить. Говорил, что являюсь важной персоной, и меня точно будут очень тщательно искать. Что в моем телефоне есть функция слежения за моими передвижениями. Что я как раз собирался в эти проклятые Катакомбы сегодня же, и моя родня об этом знает. Еще много чего лилось из моего сознания, но девушка только отмахивалась и изо всех сил пыталась сохранить отстраненный вид. Но мои стоны ее страшно нервировали, это ясно, она кусала губы и все оглядывалась на выход из грота. Все это позволило мне немного разобраться со своим телом, я был готов бороться, пусть только она попробует приблизиться еще хоть на сантиметр, но, конечно, ей не нужно было пока об этом знать.

Увидеть Париж и умереть. Ага, сейчас. Никогда не любил этот фильм.

- А что, ты бы хотел, чтобы тут все разрушилось? – угрожающе спросила она. - Это грозит всему городу, пусть через много лет, но грозит, ты это понимаешь? Рухнут Катакомбы - рухнет Париж. Почему это никого не волнует? Я, например, как и каждый здесь, с удовольствием пожертвую своим скелетом после смерти. Старушка, которая стоит на входе уже давно завещала его оссуарию.

Мою голову внезапно скрутил новый спазм. Она заметила мою странную гримасу, но, видимо, неверно ее поняла.

- Чего это ты улыбаешься? – подозрительно спросила она и взревела. – Ну, давай, скептик, расскажи мне, как надо было поступить, раз ты такой умный! Государство отмахивается, меценаты отдали все деньги на церкви… Разве мы виноваты в том, что любим собственный город? Так мало тех, кто хочет тратиться на историю, зато все хотят любить историю, смотреть на историю, лапать историю! Но вот ты, ты гулял по берегу Сены – знаешь, сколько кровавых потоков стекало с мостовой в ее волны? Ты прохаживался по дворцам, и тебя совершенно не смущало, что прямо в этих залах травили, душили, резали! В стены, на которые ты любуешься, вмуровывали врагов. Отстроенные дворцы обошлись мучительной смертью сотням рабов и рабочих. Каждый драгоценный камень во всех реликвиях мира проклят чьей-то гибелью. Раз все это тебя совсем не расстроило, почему сейчас тебя так волнует то, что история понадобилась твоя жизнь? И не думай, что я осуждаю историю - несмотря на всю свою кровавость, наш Париж прекрасен. Туристам все только бы иметь фотографии на фоне Эйфелевой башни и привезти домой духи из Фрагонара или дешевое вино. Они проходят мимо развратности Версаля, ростовщичества Елисейских полей, набожности собора Парижской Богоматери, это лишь здания, пустые красивые коробки. Вы не понимаете… Париж - это не круассаны по утрам и не жестяной брелок на ключах. У нашего города мрачный, серый, порочный вид, столь харизматичный, что миллионы туристов преклоняются перед ним, не зная, в чем его прелесть. Они видят прекрасную картину, восхищаются светлыми образами, не понимая вполне, что в основу ее художник положил кроваво-красный, а светлые мазки легли позднее и не пропитали ее насквозь, и именно от этой сумрачной, неясной, демонической основы так притягательна их красота. Все, что ты видишь – последствия предательств, эксплуатации, манипуляций, войн, извращений. И это сочетается, посещается, покупается, фотографируется, это всем нравится просто до умопомрачения! Просто потому что это Париж.

Ишь, как заливает. Интересно, она долго это придумывала?

- Не мычи на меня. С учетом всего, что я сказала, для тебя будет даже почетным располагаться, пусть и тайно, среди тех, кто является историей Франции. И потом, разве это не достойная плата за то, что туристы получают взамен? О, я не говорю об эстетическом наслаждении по ходу экскурсий – за это вы платите свои несчастные одиннадцать евро. Я говорю о том, что туристы делают с историей, когда хотят оказаться к ней ближе и отхватить кусочек. У нас тут такое провернуть сложно – везде камеры, мы все видим. А вот, например, несчастный старик Пер Лашез. Там, на могиле Шопена, стоит статуя Мелодии. У нее всегда отсутствуют два пальца на правой руке. Сколько раз ее чинили - на следующее утро снова только обломки. Остается радоваться, что у Шопена так много поклонников. Ты знаешь, что с могилы Гюго украли бронзовый том, намертво приваренный к бронзовому столу? А сфинксы на могиле Уайльда?! До туристов было понятно, что это самцы, а теперь нет!!! Так вот теперь история хочет отхватить кусочек от тебя, и меня совсем, совсем, абсолютно не интересует, во что это тебе станет, понял?! – дальше она, со страдальческой гримасой на расплывшемся лице, перешла на быстрый и тоже, кажется, нецензурный крик, и я со своей больной головой перестал ее понимать. Ее голос, и так уже громкий, достиг апогея в момент, когда в пещеру зашел высокий тощий парень с дредами в зеленых футболке и штанах.

- Гиииии! – взвизгнула она и бросилась с рыданиями к нему на шею. – Гиии, я не могу! Он очнулся, представляешь? Как можно было вообще очнуться?! Я так ни разу не делала! Он же шевелится! Ги, сделай это сам, пожалуйста, я так боюсь!

Пока она висла на нем, пока парень пытался ее отстранить, шепча что-то успокаивающее, грозно держа в руках небольшой шприц, но не торопясь ко мне подходить, я решил действовать. Мои мышцы со страшным напряжением проснулись и стали двигать тело. Я перевернулся на бок и приподнялся на локте. На лице парня проявилось беспокойство, но девушка все еще выла, будто в истерике, и не отпускала его. С грязными ругательствами я поднялся выше, качнулся вперед и полетел вниз головой с полуметрового карниза на острые камни.

Вы думаете, я понял, что мои минуты сочтены, и решил разбить себе голову и лишить этих ублюдков возможности поместить мою черепную коробку на обозрение туристам? Как бы не так. Нет, я просто был вне себя, хотел приблизиться к ним и всыпать по первое число. Ну, не рассчитал сил, с кем не бывает. А может, я просто был в панике и сделал первое, что пришло в больную голову – попытался сбежать, пока они обжимались. Не знаю.

Одно я знаю точно – я больше никогда ничего не чувствовал и не видел ни этих идиотов-фанатиков, ни эти дебильные Катакомбы, ни этот проклятый Париж.