Митрич
Он появился на нашем вокзале как-то зимой, в особенно морозные дни: прибился к буфету. Я срисовал его, когда он стоял за одним из оставшихся еще от советских времен столов, доходящих таким невысоким, как я, почти до груди. К этим столам не полагаются стулья: быстро пожрал и отойди, не задерживай другого пассажира, решившего перекусить.
Этот кадр на обычного клиента был не похож: уже битый час, ничего не купив, он торчал в буфете, глядя голодными глазами на жующих людей и явно высматривая, не осталось ли что-нибудь на тарелках.
Каким-то шестым чувством я сразу понял, что он «наш». Почему? Не знаю. Одет он был аккуратно, хоть пальто его было сильно поношенным, а шапки не было вовсе. Седые волосы и борода вроде бы были подстрижены. Но этот взгляд бывает только у таких, как мы.
Сперва я разозлился: какого черта он сюда приперся? Здесь наша территория. Самим не хватает кормиться – город у нас не то чтобы большой, вот и вокзал тоже так себе, занюханный. Здесь давно уже все поделено: кто-то попрошайничает, кто-то ворует, кто-то, как я, в буфете чернорабочим. Лишний рот тут не нужен. Но что-то в нем не сходилось. И, понимая ведь, что новый человек – это часто неприятности, но не в силах преодолеть свое любопытство, я пошел в наступление.
- Эй, ты, проваливай отсюда, - ощетинившись и подойдя к новенькому со спины совсем близко, сказал я негромко, но с нажимом, обещающим дальнейшие проблемы.
Однако этот тип повел себя необычно. Когда он обернулся, на его лице я не увидел ни страха, ни злости. Спокойно и с достоинством он протянул мне руку и произнес:
- Иван Дмитрич.
- Санька, - не успев подумать, что делаю, оторопело произнес я в ответ и пожал протянутую ладонь.
Так началось наше знакомство с Митричем.
Я, удивляясь собственной доброте, замолвил за него словечко и пристроил в буфет. Работал дед усердно и не тырил то, что плохо лежит. Был немногословен, но от него так и веяло расположением к людям, что делало его абсолютным инопланетянином среди нас.
Историю его я узнал позже. Вообще, у нас тут у каждого есть своя история. Тысячу раз пересказанная по пьяни, она обрастает все новыми подробностями и становится все дальше от истины. Но, во-первых, Митрич не пил. То есть совсем! А, во-вторых, я ни разу не поймал его на вранье в мелочах, чем наши грешат постоянно. Так что я как-то сразу поверил в то, что новенький, как он сказал – отставной офицер.
В нашу «гостиницу» он ни разу не попросился – да и вряд ли бы его кто туда пустил: нам самим едва хватало места в колодце теплоцентрали на наброшенных на теплые трубы тряпках. Я удивился, когда узнал, что Митрич устроился по-королевски: на чердаке многоэтажки неподалеку, и совсем обалдел, когда новенький объяснил, что все жильцы в курсе и не возражают.
Но почему старик лишился дома, он рассказывать не хотел. Эту историю я узнал значительно позже и совсем случайно.
Уже по весне буфетчица Ленка отправила меня и Митрича с машиной загрузить «паленую» водку, которой потихоньку торговала, предупредив, что старую точку «накрыли», поэтому поедем по новому адресу. Прибыли мы на место часов в девять вечера, уже темнело, и, как назло, пошел дождь.
Митрич, дремавший по дороге, вылез из машины, как всегда невозмутимый, сделал несколько шагов к гаражу, из которого предстояло перегрузить водку, и вдруг, словно споткнувшись, замер, глядя на окна многоэтажки напротив. Я окликнул его, и он обернулся с остекленевшими глазами. Я готов был поклясться, что по щекам его стекали не струи дождя, а настоящие слезы! Это у Митрича!
- Что случилось? – спросил я, потянув его за рукав.
Старик, по-прежнему глядя сквозь меня, произнес отсутствующим голосом:
- Вон те три окна слева на третьем этаже. Это моя квартира. Я прожил там двадцать лет.
Мне было понятно это щемящее чувство, когда ты заглядываешь в ярко освещенные окна, за которыми люди весело живут и сытно едят, но у меня никогда не было своих окон. Вроде бы мне полагалось какое-то жилье, но, как я понял уже гораздо позже, я не там поставил пару подписей, и квартира, которой я так никогда и не увидел, уплыла к ушлым людям. Когда мне исполнилось восемнадцать, меня просто выставили на улицу из детдома, и я ушел оттуда с облегчением, не имея никакого желания обернуться – слишком много плохого мне пришлось там пережить.
- Пойдем. Все равно это теперь не твое, - снова потянул я Митрича за рукав.
- Я не сдамся. Я все равно докажу, что это было мошенничество, - на его щеке заходили желваки.
- Ну-ну, - пожал я плечами. – Дохлое это дело кому-то у нас что-то доказывать. Пошли работать.
Старик, словно с трудом, оторвал взгляд от заветных окон и зашагал к гаражу.
Шли месяцы. Мы продолжали существовать с Митричем на одном вокзале в параллельных реальностях. Наши давно к нему привыкли, перестали ревновать к буфету, где Митрич работал за еду и пару мятых купюр. Старик стал таким же привычным местным персонажем, как и все мы.
Но однажды он исчез, три дня подряд не выходил на работу, и это было так не похоже на него, что я решил проведать Митрича, удивляясь своему порыву, потому что у нас, вообще-то, каждый сам за себя.
Поднявшись на последний этаж «его» дома, я увидел, что люк, ведущий на крышу, не заперт, как обычно, а лишь прикрыт. Забравшись на чердак, я огляделся и в свете, падающем через слуховое окно, увидел, что вокруг необычно чисто, нет ни пыли, ни паутины. В углу, у стропил, стояло подобие кровати, сооруженное из досок, а рядом - старый стол и перевернутый деревянный ящик вместо стула. Какие-то пожитки были аккуратно сложены в картонные коробки, а еще там были книги. Много книг.
На кровати лежал Митрич, бледный, с синими кругами под глазами, а в ногах у него сидел старый облезлый кот. Старик обрадовался, увидев меня, но с кровати не поднялся:
- Санек! Проходи. Гостем будешь. А мне тут, видишь ли, поплохело невовремя. Сердце шалит.
Я просидел у старика четверть часа, а потом ушел, на прощанье погладив кота и пообещав вернуться назавтра, раздобыв еду и лекарства.
Но вечером меня неожиданно загребли менты: буфетчица Ленка повесила на меня свою растрату, заявив, что я спер деньги из кассы. Разумеется, в мою невиновность суд не поверил, и мне дали шесть месяцев колонии.
Выйдя на свободу, я опять вернулся на свой вокзал – мне просто некуда больше было идти.
Буфетом уже заправляла другая тетка, наотрез отказавшаяся взять в чернорабочие «зэка». Деваться было некуда - теперь мне оставалось только воровать, благо, в колонии кое-чему научили.
Вечерком я спустился в «гостиницу», собираясь перетереть с нашими эту тему. Застал только Витька и Любку Зонт, прозванную так за то, что та всегда была готова за пару стакашков раздвинуться перед каждым желающим, словно зонт-автомат. Уже «под мухой», парочка продолжала банкет. Так как я пришел не с пустыми руками, меня приняли «на ура», и дальше мы уже втроем раздавили мой «пузырек».
Между делом заговорили о старых знакомых. И тут я спросил о Митриче: как, мол, старик?
Витек как-то смущенно крякнул, потер грязной пятерней опухшее лицо и ответил:
- Так помер он, дед этот. Уж давно, почти сразу, как тебя замели. У себя там, на чердаке, и скопытился. Кот его так орал, что соседи залезли посмотреть, чего он надрывается. Тут-то Митрича и нашли. Он уж вонять начал.
- Врешь ты, сука, всё, - вдруг зло сказала Любка. – Ничё он не помер. Я другое слышала: что он свою квартиру назад отсудил. Потому и здесь больше не околачивается, что всё у него теперь хорошо.
- Сама ты, дура, брешешь, - произнес Витек, толкнув собутыльницу в расплывшееся плечо, и вдруг, сквозь злой пьяный угар, взглянул на меня с отчаянной надеждой. – А может, и не брешет, а?..
Вот и я теперь, сам не знаю, почему, время от времени возвращаюсь под те окна, на которые смотрел с такой тоской старик. Что-то тянет меня туда, и я, запрокинув голову, подолгу разглядываю задернутые шторы и изо всех сил стараюсь себя убедить, что за ними счастливо живет Митрич вместе со своим старым котом.
Даже с учетом того, что люди битые жизнью, реалисты и циники порой верят в чудеса.
Заранее прошу не воспринимать мою критику с обидой — сюжет рассказа мне понравился, а некоторые, имеющиеся «блохи» удаляются без всяких проблем.
Мне очень приятно, что сюжет рассказа вам понравился.)))
Я уже не помню сколько паспортов и документов пришлось восстанавливать бездомным, а некоторым и не один раз, но что парадоксально — очень часто сами бездомные не проявляют желания их восстанавливать и не по причине их финансовой несостоятельности. Очень часто, аккуратные, непьющие бездомные люди без документов имеют неявные психические отклонения или определенные негативные социальные установки, которые можно выявить только при более углубленном разговоре с ними, и которые препятствуют им вернуться в привычный для нас социум. Удачи!
Поддержу Так-и-Так. Прислушайтесь.
Рассказ сильный. Впрочем, вы сами это знаете, просто ему не хватает внимания (или Вам). Не вижу, что стоило бы правки. Оптимизма бы прибавил, или интригу усилил. Возможно мелочь, но пара вторичных персонажей показалась чуточку картонной (это в конце рассказа на обсуждении — что произошло)
Есть еще одна причина не получать пенсию. Идейная. Я вот отказался именно по этим соображениям. Или, что точнее, попросту не стал оформлять, затерялся. У многих людей присутствует желание до предельно-возможного минимизировать отношения с государством по неким идейным. Если его критикуешь, то и веди себя уж до конца честно. Сам отказ от подачек, желание жить по воле, весьма стимулирует на работу по душе. И если у тебя никого нет, кто бросится на помощь, разве это не означает, что прожил свою жизнь пустоцветом?
Надеюсь, поняли.
С уважением,
Михаил Алексеевич.
И да — по полгода живу в лесу, полгода (как начинают летать белые мухи) на отхожих промыслах. Жить следует гениально, всему остальному достаточно таланта. Пишите вы талантливо. Вопрос — удалось ли жизнью превзойти талант?
Спасибо большое за отзыв!))) Насчет картонности Витька и Любки — увы, тут автор был сильно ограничен заданным размером миниатюры — не было возможности представить этих персонажей более развернуто.
Мне было очень интересно прочесть о Вашей принципиальной позиции по отношению к получению пенсии. Сама я тоже не надеюсь на помощь государства и планирую работать до последнего вздоха — а там уж как жизнь сложится, трудно загадывать наперед.
Что касается Вашего вопроса, удалось ли жизнью превзойти талант, надеюсь, моя бескорыстная помощь тысячам других людей в следующей жизни зачтется мне больше, чем мои книги.)))
Редко на этом сайте появляются писатели, подобные Вам. Так тонко прочувствовать, изобразить, а после передать нам — это настоящий Талант. Превосходная повесть о наших холодных днях. Благодарю!
Среднестатистический читатель не заморачивается анализом развития сюжета и точностью деталей. Ему главное проскользить и за что-то особо торчащее не зацепиться, а с этим тут гладко (в целом). Автору что больше нравится, 4+ или 5-, выбирайте.
А вот с чем бы поработать стоило, так это использование «специфического языка» и лексикография вообще.
А вообще совсем не дурно! :-)
буду изучать
«и не тырил, что плохо лежит» перед «что» поставить «то»
«что делало его абсолютным» либо зпт перед «что» либо заменить на «это»
«что все жильцы в курсе» прямо все жильцы в курсе? тут на одной площадке живут и друг друга не знают
а так рассказ трогательный. хотя насчет шести месяцев колонии для «первоходка» как-то сомнительно. хотя, всякое бывает
+
Автор — совершенствуйтесь! Я всегда вас читаю.
Не сдавайся, без не любимых многоими тонн пафоса. Оксана, вы оч хорошо пишете! Как стихи так и прозу. Спасибо за ваше творчество.
Про концовочку — беру свои слова обратно. Увидел я в персонаже толику наивности и романтики. (+).
И я рада, что Вы всё же согласились с моим вариантом концовки.)))
Я другое слышала: что он свою квартиру назад отсудил. Потому и здесь больше не околачивается, что всё у него теперь хорошо.
А может, и не брешет, а?.. — вот согласитесь, тянет на добрую историю с хорошим концом, в духе О Генри.
Спасибо Вам за отзыв!)))